Правила жизни Чулпан Хаматовой

Я не знаю, как сказать по-татарски «меня зовут Чулпан».

С интервью у меня всегда проблемы. По большому счету это не нужно ни мне, ни вам. Может, даже и читателям не нужно. Но так заведено: все делают вид, что без этого не обойтись. Поэтому я категорически не люблю давать интервью. Но сегодня мы сделаем вид.

Я не отношусь к себе серьезно, как к актрисе. Я люблю свою профессию и очень ею дорожу, но никаких иллюзий по поводу высшего актерского предназначения у меня нет.
Моей большой татарской семье и моим родителям было очень больно, когда я решила стать артисткой. Для них это был неизведанный мир, страшный. Артистка — тире проститутка, точка. Я даже не знаю, когда они смирились. Надо будет спросить.

Мои дети не смотрят мои фильмы. Им это не интересно. Не хотят маму воспринимать такой.

Я ненавижу играть спектакли. Я обожаю репетировать, потому что это самое интересное, что есть в профессии: копаться, придумывать, узнавать. Счастье и наслаждение.

Выступление в «Барвиха Luxury Village» — это очень серьезное испытание. Это антинаслаждение и преодоление — только не понятно, зачем. Артисты театра «Современник» приезжали туда со спектаклем и потом рассказывали мне, что дамы в зале сидели с собачками. А мы там играли спектакль Театра Наций «Рассказы Шукшина». Страшнее спектакля я не помню, потому что, судя по всему, когда они за такие цены покупают билеты, то ждут, что мы будем делать все и сразу: ходить по канату, петь, кататься на коньках и показывать фокусы.

К счастью, я не скандальный человек.

Способна ли я ненавидеть? Люди делятся на тех, которых ты можешь оправдать, и на тех, чьи поступки ты никогда не оправдаешь, потому что эти люди — другие во всем. У них другое представление о добре и зле, у них другая линза в глазу, другая ушная раковина. Я не могу их ненавидеть, как не могу ненавидеть волка, черепаху или змею.

Мое отношение к смерти очень изменилось за последние годы. Я легко могу принять собственную смерть — это несложно. Сложно кого-то терять.

То, что я делаю, я делаю не для того, чтобы меня хвалили те, кому помогает «Подари жизнь» (благотворительный фонд помощи детям с онкогематологическими заболеваниями, соучредителем которого является Хаматова). Я делаю это потому, что не могу этого не делать и потому что мне будет плохо, если я наплюю на чей-то телефонный звонок с просьбой о помощи. Но я не хочу страдать. Поэтому то, что я делаю, я делаю в какой-то степени и для себя.

Я мечтаю, чтобы у меня хватило мудрости каждое мгновение помнить, что я жива и что вокруг меня — жизнь. Мне кажется, это и есть счастье.

Я приняла православие, когда мне было 14. У меня была серьезнейшая травма позвоночника; была угроза, что не смогу ходить. Моя подруга взяла меня за руку и повела в церковь. Она верила в чудесное исцеление. Но чуда не произошло, и пришлось долго-долго лежать в больнице. Дальше этого мое внедрение в православие не простирается. Но я очень радуюсь людям, которые погружены по-настоящему и могут находить ответы на мучающие их вопросы.
У меня есть дурные привычки. Например, сигареты. А еще мне нужна музыка. Я одеваюсь под музыку, просыпаюсь под музыку и вообще все делаю под музыку. Мне одиноко без музыки. Когда я забываю дома наушники, у меня начинается паника.

Последний раз я рыдала, когда слушала Баха в исполнении Эмиля Гилельса. Потом уже я показала этот ролик одной пианистке, и она сразу заплакала. Теперь у моих слез есть какое-то оправдание.

Что я могу сказать про себя? Я счастливый человек. Или стремлюсь быть счастливым.

Мне легко просить прощения, если я знаю, что виновата.

 

Источник: madaw.ru